Екатерина Стулова ворвалась в нашу жизнь с очаровательной Ириной в сериале «Жуки». Сегодня Екатерина очень успешна, но этот перелом произошел уже после сорока. Как говорит актриса, она практически все начинала с чистого листа. Подробнее — в интервью журнала «Атмосфера».
– Катя, мне кажется, вы очень живой человек, и вами, думаю, в жизни в основном двигают чувства…
– Только они. (Смеется.) Я всегда была открытой и чувствительной девочкой, хотя в возрасте трех-четырех лет могла одна играть часами, пока меня дети не избили в детском саду. Наверное, я должна благодарить их, что они помогли мне стать озорной, громкой, смелой и общительной, хотя могла, наоборот, закрыться. Потом была тирания в течение полугода от одной из девочек, которые меня били. Видимо, я не хотела с ней дружить, боялась ее, и как-то она мне сказала: «Ляг, закрой глаза и повернись на правый бок». Я повернулась и тут подумала: «А с какой стати?» — и ответила ей: «А теперь ты ляг, закрой глаза и повернись на правый бок», и после этого все закончилось. Не знаю, почему эти девочки так агрессивно себя повели со мной, я была абсолютно доброжелательна, просто недавно пришла в этот сад, потому что мы переехали, и, наверное, немного зажалась.
– Вы научились защищать себя, но у меня ощущение, что вы все равно очень ранимы…
– Да, я очень ранимый и трепетный человек до сих пор. Я захожу в новый проект и всегда волнуюсь так, что руки трясутся. Я сопереживающая, отзывчивая, как мне кажется, и дружелюбная. Могу дать отпор, когда человек перешел все границы, но никогда не стремлюсь обидеть. Я всегда двигаюсь через любовь и на каждой съемочной площадке хочу найти дружбу, очароваться кем-то, чтобы меня манило на работу не только в связи с ролью.
– А вам никогда не говорили, что вы смешиваете личное и профессиональное, и это, мол, неправильно?
– Я не могу сказать, что начинаю сразу дружить, но мне хочется, чтобы на съемках были не только рабочие отношения, и в перерывах мы могли хохотать и чем-то делиться. Это не значит, что мы потом будем ходить друг к другу в гости, не всегда так складывается, но мне необходима симпатия хотя бы кого-то. Мне в принципе очень важно, чтобы меня любили, говорили комплименты, смеялись со мной.
– Бывает, мне говорят даже молодые артисты, что они не любят, когда их хвалят, что, на мой взгляд, странно…
– Это, наверное, от характера зависит. Я не люблю критику категорически и вообще когда мне делают замечания. (Смеется.) Мне нравится, когда что-то предлагают изменить вот так: «Это было хорошо, но давай попробуем еще вариант». Я люблю, когда меня хвалят. И мама с папой, и друзья, и зрители. Я сама по себе очень самокритичный человек и всегда лучше других знаю, когда плохо.
– В институт вы поступили к замечательному мастеру, после окончания попали в Театр имени Маяковского, а с кино до того, как выстрелило, прошло много лет. Как ощущали себя?
– Разные были периоды, но я всегда была востребованной, если не в кино, так в театре, выпускала по несколько премьер в год с Хейфецем, Гончаровым, Иоффе и играла знаковые роли. Были по две-три картины в год, но не с самыми большими ролями. Потом вдруг случался какой-то, на мой взгляд, невероятный проект, а после опять дыра.
– Про какой фильм думали, что выстрелит, но не случилось?
– С «Котовским», например, думала, что меня ждет невероятный успех. Может быть, каждому цветочку свое время цвести, вот я и набирала. Я считала, что мой длинный нос — причина того, что меня не утверждали на роль, но оказывается, не он, нос и сейчас на месте. (Смеется.) Может быть, я нужна была в этот период старшему сыну, а потом родила второго ребенка. У каждого свой путь, но я, конечно, переживала, особенно после того, как три месяца снималась — и вдруг пауза на полгода. Конечно, за это время чего только не надумаешь, но, слава богу, я стабильно раз в неделю выходила на сцену, в этом было спасение.
– За последние лет пять-семь вы очень похорошели, стали эффектной, невероятно интересной, и роли пошли. Может быть, на вас так повлияло рождение детей или что-то еще, хотя у каждой женщины свой возраст расцвета…
– Спасибо. Да, может быть, я набрала за счет того, что родила двоих детей и отработала двадцать лет в Театре Маяковского. Все это наливалось в стаканчик, и он наполнился. Мне очень нравится мое настоящее. Я бы добавила еще большие драматические роли, очень хотелось бы сыграть замученную жизнью женщину или следователя с грязными ногтями. (Смеется.) Думаю, повзрослевшая Катя могла бы рассказать серьезную глубокую историю. Тем более, я не боюсь быть некрасивой в кадре. В «Отчаянных дольщиках» я отвратительная, мерзкая тетка, антисекс, но меня это не напугало. Надеюсь, что сейчас войду в проекты, которые помогут показать себя другой.
– Так сейчас вы постоянно снимаетесь…
– Я жадная на роли. Иногда думаю: «Я так хочу выходной», но звонят и говорят про пробы на главную роль, и я бегу. Конечно, я от чего-то отказываюсь, но уже какой год почти без выходных. У меня недавно было десять дней отпуска только потому, что я должна была ребенка вывезти на море, он же тоже старался, учился. И я надеюсь, мой запал и любовь к профессии — это навсегда. То же самое я вижу и у мужа.
– Понимание, что не надо бить копытом и плакать, пришло тогда, когда уже появились хорошие роли?
– Последний раз я плакала, наверное, года три назад. Тогда сказала себе: «Плачь, пока не выйдет эта заноза, но не больше трех дней». И сейчас я точно понимаю, что в нашей профессии самое главное — встать и пойти. У меня был период, когда я думала, куда бежать, кому показать фотографии. Я знала, что надо что-то делать, хотя бы кому-то позвонить. Когда я вернулась из второго декрета, понимала, что у меня большой простой в профессии (многие думали, что я вообще ушла из нее) и надо все начинать с чистого листа, сделать три шага назад, а то и десять.
– Все изменили «Жуки»…
– За несколько месяцев до «Жуков» я пробовалась у этого кастинг-директора на драматическую роль, и она меня запомнила. Прислала сценарий, я читаю о героине: толстая двадцатичетырехлетняя деревенская продавщица Ирина, а я была тощая, пятьдесят четыре килограмма, и понимаю, что из всех этих слов мне подходит только «Ирина». Думаю: «Конечно, шансов мало, но очень нужна работа» — и рванула на пробы, взяв красную помаду и семечки. И не успела доехать обратно, как Максиму прислали сообщение: «Макс, у нас сегодня была Катя, она огонь». Они тогда мне сказали: «Вот наша деревенская Гурченко». Пробы шли почти год, ребята-авторы очень хотели открыть новых людей. И это был наш выигрышный лотерейный билет. Я до сих пор продумываю, как одеться на пробы, что взять с собой. Например, для «Первокурсниц» сразу придумала себе кудрявую прическу, розовые штаны и смех, который на пробах всех раздражал, но терпели, понимали, что я нарабатываю характер.
– Ваша Ирина в «Жуках» — очень живая и открытая, как и вы сами, и часть ее характера — это, конечно, декольте…
– Да, я тоже говорю, что это мое главное выразительное средство. (Смеется.) А вообще,если бы я была другой, играла бы каких-то сухарей, а не смешных, открытых, истеричных теток, как я сама. Хотя я разная, бываю доброй, злой, легкой, раздражительной, но я честная, по мне сразу видно и понятно все.
– Почти все ваши героини очень хотят любви, как, например, очаровательная Наталья в «Инспекторе Гаврилове», совершающая из-за этого не самые правильные поступки…
– Конечно, она не может жить без любви. Она озорная, легкая тетка, к сожалению, не устроенная лично. Но так как она непотопляема, думаю, что с ней все будет хорошо.
– Вы тоже непотопляемая, судя по тому, как вернулись в профессию, а еще и смелая…
– Честно говоря, иногда думаю, что я не смелая, потому что бывают случаи на площадке, которые меня раздражают, или я что-то очень хочу сказать партнеру, партнерше, но я молчу, а приходя домой, жалуюсь мужу. Он мне говорит: «Почему ты это не сказала?» Я очень нервничаю, даже когда нужно лететь в новое место, меня пугает неизвестность, как все сложится. При этом я вожу мотоцикл, правда, десять лет уже на нем не сидела. У меня до сих пор за пятнадцать минут до спектакля выпрыгивает сердце, холодеют руки, я теряю вес, это такой стресс для организма. Но какое состояние полета испытываешь, когда произошло чудо на сцене, и зрители благодарят тебя! Я обожаю за это послевкусие свою профессию. Приезжаешь домой счастливая, и хотя не можешь ни спать, ни есть, внутри разливается абсолютная радость. Это какая-то наркомания.
– А на съемках вы не рветесь в бой с опасными сценами?
– В этом смысле я смелая, иногда даже чрезмерно. Помню, был проект, где взрывалась стена, и я хотела стоять там для красивого кадра. Мне уже пиротехник сказал: «Катя, это что, твоя последняя роль? Отлетит в голову что-нибудь». Я много делаю сама, если есть возможность и нет угрозы для жизни, я физически достаточно крепкая.А дублеры часто бывают ниже ростом, или потом смотришь и видишь другие руки, другие ноги.
– Некоторые актрисы для откровенных сцен просят дублершу…
– Хотя я в постельных сценах часто снимаюсь, не могу сказать, что мне это легко дается. Вокруг много людей, партнер — незнакомый человек, это интимная вещь, вызывает неловкость, смущение, мы же не в порноиндустрии. (Смеется.) Но совсем я нигде не раздевалась, только топлесс, и то совсем чуть-чуть. Но наша профессия состоит в том, что ты преодолеваешь и страх, и стыд.
– Вы рано вышли замуж и родили, это тоже в каком-то смысле смелость.
– Я видела в театре актрис, которые сидели потом без ролей и без семьи, и понимала, что хочу, чтобы у меня были дети.Мы с Максимом оба хотели ребенка, были к тому моменту уже три года мужем и женой, вот наконец окончили институт и сразу в 1999 году родили Савву. И я думала: «Как здорово, я буду еще такая молодая, а у меня будет уже взрослый сын».
– В списке профессий, о которых вы думали в детстве и юности, было много всего, в том числе журналист и каскадер. Как возникло желание стать актрисой и пришло решение пойти по этому пути?
– Еще в начальных классах я хотела быть актрисой. Потом появилось желание стать каскадером, потому что я прыгала по гаражам и пела «Каскадеры, каскадеры». А уже после возникли идеи по поводу журналиста, танцовщицы, стюардессы. Но, наверное, в классе восьмом-девятом поняла, что буду поступать на актерский факультет, хотя ни в какой самодеятельности не участвовала никогда, только в КВН в моей первой поселковой школе и на новогодних праздниках играла Снежную королеву. Но у меня была потребность — приходя из школы, я смотрелась в трюмо и любила поплакать (смеется) перед ним.
– Поступили с первого раза?
– Нет, в первый год не дошла до конца и в сентябре начала заниматься в Школе-студии МХАТ на подготовительных курсах. И поэтому больше всего хотела в это заведение. Но так сложилось, и я счастлива, что отучилась у такого мастера, как Андрей Александрович Гончаров.
– А почему ваш брат говорил: «Пусть у нас в семье будет хоть один человек, занимающийся тем, чем хочет»? А что все остальные?
– Мама сама решила стать поваром, а папа — энергетиком. Он отличный профессионал, его всегда посылали на очень серьезные аварии с угрозой для жизни, где никто не справлялся. Родители были счастливы в своем деле, но, может быть, кто-то озвучивал, что хотел стать кем-то другим, а они были такие молодые, когда у них появился мой брат, что, возможно, не смогли воплотить свои сокровенные желания. Мой брат точно хотел быть футболистом, а получил экономическое образование, работал в банке и в других местах.
– Вы учились вместе с Максимом и поженились еще в институте. Это не мешало учебе?
– Нет, мы трудились, учились и много репетировали. Правда, периодически сбегали с занятий куда-то, но так как у нас были легкие и озорные педагоги, нам все это разрешалось. Им даже нравилось, что мы порой врем, говорим, что надо встречать каких-то родственников, они воспринимали это как прекрасное хулиганство, которое работает на профессию.
– Вы долго скрывали роман от сокурсников. А зачем? И неужели никто не догадывался, вы же жили в общежитии?
– Мы не жили в общежитии, у Максима была съемная квартира, потом своя маленькая, но все понимали, что мы встречаемся, а вопросов никто не задавал. Вначале мы об этом рассказали Сергею Анатольевичу Голомазову и Юрию Владимировичу Иоффе. Не помню, как об этом узнал курс, но мы не говорили никому какое-то время.
– А почему вы захотели венчаться, тогда же это еще не было так распространено? И в церквях спрашивают свидетельство о браке, у вас его не было. Но отчего при такой любви было не расписаться?
– Это как-то возникло само собой, как любая идея в головах семнадцатилетних. И мы это сделали тайно, без родителей. Понятно, что некоторые церкви отказывались, но отец Павел согласился, взяв с нас обещание, что потом мы это узаконим, что и случилось через какое-то количество лет.
– А по какой причине вы не рассказывали ни вашим родителям, ни Максима?
– Максим как раз настаивал, чтобы мы рассказали побыстрее родителям, а я боялась ревности своего папы, потому что он в детстве всегда говорил мне: «Неужели тебя будет целовать кто-нибудь кроме меня?» И я думала, что скажут, мол, зачем, да еще так рано, начнут отговаривать. А своим Максим не рассказывал за компанию, но оказалось, что его друг, который летел к нам на венчание, поведал об этом его родителям. А потом моя мама нашла документ о венчании и сказала папе, что его дочь вышла замуж, а он возразил: «Нет, она репетирует», но мама ответила, что все по-настоящему. И они играли в молчанку несколько месяцев, пока мама не позвонила мне и не сказала, что она была у бабушки и рассказывала ей о моем муже. Я спросила, о каком муже, это мой однокурсник, на что услышала: «Доченька, хватит, мы нашли документы».
– Максим не раз говорил, что у него с первого взгляда «крышу снесло», а у вас как было?
– Я не могу подробно рассказывать о таком, это очень личное. Я только знаю, что когда мы увиделись впервые, то как-то зафиксировали взгляд друг на друге, и я ему сказала, что он похож на Агутина. А дальше все понеслось. Хотя сначала мы делали вид, что дружим.
– В период влюбленности мы обычно восхищаемся многим в человеке. Было ли это у вас?
– Было ли восхищение? Не знаю, это такое странное слово. Мы же любим детей просто за то, что они у нас есть, а не потому, что они такие прекрасные или у них карие глаза. Я могу перечислить миллиард самых лучших качеств Максима, но когда мы начинали встречаться, это было естественной вспышкой, и все. В тот момент я не анализировала, что в нем мне нравится, но я точно знаю, что у меня самый талантливый, самый веселый, самый смелый муж на планете. (Смеется.)
– Потом не проявилось нечто, что вам не очень нравилось в нем, какая-то черта характера или привычка? Если да, то не пытались ли вы это изменить?
– По-моему, самое дурацкое, что можно сделать, — это заняться перевоспитанием человека. Я считаю, что прелесть отношений в легкости. Я могу быть раздражительной из-за усталости или настроения, но в моем муже меня ничего не раздражает, хотя мы оба не идеальны и, конечно, как все нормальные люди, и ругаемся, и ссоримся.
– А вы не стали больше похожи друг на друга за совместные годы, может, сами изменились в чем-то?
– Мы меняемся с возрастом. Когда-то я обожала тусоваться, а сейчас стала более домашней. Я люблю поспать иногда, и Максим мне говорит: «Ну, пожалуйста». Опыт меняет, но в целом мы остались такими же веселыми, неравнодушными и легкими людьми. Хотя у нас появилось больше обязанностей, потому что есть дети, много работы. Надеюсь, что и мудрости прибавилось. Я стала серьезнее, меня в школе звали «сумасшедшей», потому что я все время улыбалась и смеялась, и даже первое время в Театре Маяковского, когда я вдруг становилась серьезной, меня спрашивали: «Катя, что случилось?»
– Как старший сын Савва начал интересоваться кино и театром? И почему возник Лондон, киношкола там?
– Он в детстве занимался в Долгопрудном в студии «Семья» и, в отличие от своей учебы в школе, был там прямо звездой. (Смеется.) Я была удивлена, увидев своего ребенка на сцене, что он серьезно исполнял свои роли, как взрослый глубокий артист. А потом он увлекся футболом, хотел стать футболистом, даже на какое-то время подзабыл про театр. А в старших классах он уже учился в творческом заведении и был абсолютно счастлив. Мы жили в Испании два с половиной года, уехали туда в мой декрет после рождения Луки, когда Савве было тринадцать лет, и стало понятно, что он будет артистом. Мы не настаивали, он сам решил заниматься этим и с первой попытки поступил в киношколу.
– Савва живет самостоятельно, как часто вы с ним общаетесь?
– Созваниваемся раз в день стабильно, переписываемся, видимся, проводим вместе отпуск, как-то были вместе целый месяц на Бали. У нас очень открытые, дружеские отношения, он делится многим и со мной, и с папой. И к нему очень привязан младший брат, у них невероятная любовь.
– Вы переживаете, что он не живет в Москве?
– Конечно, первое время, когда он вырвался из гнезда, все было сложно, слезы, каждый раз, когда провожала его. Сейчас уже все нормально.
– У вас еще три года до цифры пятьдесят, но вы думаете о внешности, возрастных изменениях?
– Я держу себя в форме, очень много занимаюсь физкультурой, массажами, а что будет дальше, не знаю. В последнее время, может быть, я повзрослела, перестала заглядывать далеко вперед. Если понадобится что-то, я сделаю. Но постараюсь максимально находиться в хорошей форме естественным образом, для чего сейчас есть огромные ресурсы. Главное — желание и дисциплина, а я в этом смысле как солдат.
– Для меня ваш образ не вяжется с жесткой дисциплиной и с ЗОЖ, кажется, что вы человек с полнотой жизни, в том числе и в еде…
– Сказать, что я что-то исключила на всю жизнь, не могу. В отпуске спокойно приношу в номер два пирожных. И если у меня один свободный день в Москве, могу встретиться с подружкой, объесться в ресторане, похохотать или даже валяться целый день в трусах на диване. (Смеется.) Но если у меня сложный график, то ограничиваю себя во всем: рано ложусь спать, занимаюсь физкультурой, даже когда стою в кадре. (Смеется.) Не могу сказать, что часами убиваюсь в спортклубах, хожу только на индивидуальные тренировки и сама тренируюсь дома, но у меня всегда с собой резинки, даже в отпуск брала их с собой. Я плаваю и вообще достаточно много двигаюсь.
– А Максим живет по другим принципам в этом смысле и не очень любит спорт или у него просто склонность к некоторой полноте?
– Я слежу за мужем, стараюсь тоже держать в форме, но у него есть фактура, которая его кормит. А вообще Максим очень легко и быстро худеет, любит спорт, периодически ходит в зал, просто сейчас у него в профессии прекрасный период, и он чувствует себя счастливым.
– Катя, меня насмешило, когда недавно одна журналистка, причем весьма солидного возраста, всерьез обратилась к вам «Екатерина Николаевна». Что почувствовали?
– Я попросила называть меня только по имени, сказала, что, надеюсь, и в сто пятьдесят лет буду просто Катей. (Улыбается).
Источник: www.womanhit.ru
