Дмитрий Миллер признается, что сейчас, когда он перешагнул за цифру пятьдесят (чего не скажешь по его внешности) и стал тратить меньше энергии на ненужные вещи, все пришло в гармонию: семья, друзья, работа. Просто надо любить то, что делаешь, и быть с теми, кого любишь. Об этом актер рассказал в интервью журналу «Атмосфера».
– Дима, ты только что из Крыма. Это по работе или отдых?
– По работе, но и отдохнуть получилось, даже искупаться в море. Снимали художественный фильм, семейное кино «Артек. Большое путешествие 1812–2». События происходят в «Артеке», я играю папу главного героя. А маму — Ольга Красько. И вот четыре дня мы снимали там небольшой крымский блок, и я впервые побывал в знаменитом пионерском лагере.
– Осуществил мечту детства, да?
– И не говори, кто в наше время не мечтал поехать в «Артек»! Наверное, все мечтали. Это было почетно, и так сложно было туда попасть, потому что существовали очень строгие критерии отбора, как, впрочем, и сейчас. Взрослому человеку, например, надо предоставить справку об отсутствии судимости. Но при этом я узнал интересную подробность, что в семидесятых годах в «Артеке» гостил в гостях президент Центральной Африканской Республики. О его особенностях все узнали немного позже — собственно, то, что он людоед и даже съел кого-то из своего окружения. И вот такой человек общался с нашими детьми. Я прочитал это на стенде в самом «Артеке». Сейчас это прекрасный огромный лагерь, выглядит как дорогой курорт, зеленый, с красивыми рощами, дорожками, экзотическими растениями, цветами — мне безумно там понравилось. Но при этом сверху он окутан колючей проволокой, видеокамеры, КПП — дети под надежной защитой. Раньше такого не было, но что поделать, это современные реалии.
– Как вообще ситуация в Крыму?
– Я был в той части Крыма, где находятся Гурзуф, Ялта, Алушта, — все очень тихо, спокойно, словно вообще ничего не происходит. И даже забываешь о том, что идут боевые действия. У детей никакой тревоги в глазах, они ощущают себя в безопасности. Они все время чем-то увлечены — настоящее счастливое детство. А вот этим летом мы с семьей ездили в Анапу — и там часто видели пролетающие мимо реактивные боевые самолеты. Так гудели, что стекла в окнах дребезжали.
– Тревожное время. Как ты его проживаешь, какие у тебя способы сохранить психологическое, эмоциональное равновесие?
– Да как я переживаю? Как все, наверное. Работаю, занимаюсь семьей, делаю все возможное для того, чтобы мои близкие ощущали опору во мне, не волновались. Стараюсь поменьше смотреть и читать новости, но какие-то ключевые моменты отслеживаю. Верю своим, а как еще? Меня так воспитывали.
– У тебя по отцовской линии немцы, но ты рассказывал в интервью, что папа воспитывал в вас патриотов. Что для тебя понятие патриотизм?
– Да, несмотря на то что в три года он оказался в очень сложной жизненной ситуации. Хотя, может, как раз и хорошо, что он был ребенком, дети не осознают весь ужас происходящего. Им главное, чтобы родители были рядом. Моего деда тогда осудили по 58-й статье. Кажется, он анекдот рассказал политический, а кто-то наябедничал. И вот его отправили в лагерь, а семью вместе с такими же другими семьями переселили из Поволжья в Красноярский край. Папа рассказывал, что всех согнали в коровник, и местные жители пришли на переселенцев посмотреть и по домам разобрать. Очень удивлялись они, что, оказывается, немцы выглядят как обычные люди, а не с рогами и копытами, как врага тогда изображали. Но когда приходила похоронка, папа говорил, что их из дома выселяли. Это все можно понять, конечно. Шла война.
Но человек такое существо — ко всему приспосабливается, чтобы выжить. Ты спросила, как я справляюсь с нынешней ситуацией, а что нам остается? Нельзя раскисать, надо двигаться дальше, жить. Ждем, когда все закончится, чтобы мир наступил. А что касается патриотизма, нельзя сказать, что папа прямо как-то специально нас воспитывал, просто каким-то своим примером личным показывал, как надо. Школа тоже воспитывала. Я с детства привык верить своим, понимаешь? Я не могу по-другому, у меня физиологически это не получается. Вот такой я человек.
– Ты за то, что в любой ситуации нужно быть со своей страной?
– Да. Я считаю, что так. Абсолютно в любой ситуации.
– А как ты относишься к коллегам, у которых иные убеждения, кто уехал из страны?
– Многих из них я не знал лично, хотя это известные актеры, которые были на виду. Это их личный выбор. Я рад, что мне не разъел душу весь этот информационный яд, я и друзьям не советую смотреть все эти паблики. Зачем мне эта грязь, если я со своей страной.
– Может, чтобы узнать другую точку зрения?
– Яд ничего хорошего не сделает, только убьет. И я не понимаю, как можно вот так, по щелчку, изменить свое мнение, если все эти годы ты жил в этой стране, верил ей. Не по щелчку, конечно, ситуация серьезная, но тем не менее как перечеркнуть все, что ты впитывал с детства?! И мне этих людей жаль. Мне кажется, жить вдали от родины тяжело. Я бы не смог точно. Но если бы даже и уехал, я совершенно точно не стал бы охаивать свою страну, выступать с какими-то публичными осуждениями. Хотя, может, на них тоже давит другая сторона. Там нет свободы, это все иллюзия.
– В свое время у вас с Юлей была мысль жить на две страны, вы даже квартиру купили в Италии…
– Вот знаешь, большая часть того, что в жизни мужиков окружает, нужно их женам. (Смеется.) Да, можно ездить отдыхать, проводить отпуск, но жить там постоянно я бы не смог. Я в Германии служил два года в армии, потом в 2013 году месяц лечился там в санатории. Но я понимаю, что это не моя страна, хотя я сам этнический немец. Я воспитан в русской традиции, здесь мои корни, моя семья, моя мама. Папы уже нет, но его прах покоится здесь. Я родился в обычной семье. Мне говорили простые фразы, что нужно любить свою родину. И я люблю ее, хотя Россия — страна не без проблем.
– Наверное, потому у тебя получился такой убедительный персонаж в «Варшаве‐21».
– Да, может быть.
– Твой герой, дипломат Вячеслав Васильев,– просто воплощение девичьих грез: остроумный, обаятельный, умный, сексуальный, очень цельный. Как много в нем от тебя?
– После таких комплиментов даже не знаю, как ответить на твой вопрос. (Смеется.) Мне очень приятно, спасибо. Это, наверное, повзрослевший я — такое определение дам. Подобных ролей у меня до этого не было. История современная, актуальная и серьезная. Персонаж ответственный — Васильев представлял страну на международной дипломатической арене. Мне внутренне очень хотелось сказать какое-то свое слово в защиту России, когда на нее все обрушились. И я рад, что меня утвердили и что наш сериал вызвал такой резонанс. Мне особо никогда не писали по поводу моих ролей, а тут приходили сообщения от людей, что очень крутой проект и я хорошо сыграл, было приятно.
– Васильев, кстати, вел блог, как и ты.
– Да, это такой современный дипломат. (Смеется.) Мне кажется, в нем многое от меня. Но я бы, наверное, посвятил эту роль своему отцу. Он чем-то похож на этого героя: и принципиальный был, и эмоциональный, вспыльчивый, но отходчивый, харизматичный и очень веселый. Они с мамой не унывали никогда. И мне так жаль, что папы уже нет в живых и он не увидит, какой хороший фильм с моим участием вышел, такая серьезная роль. В восемнадцатом году его не стало. И знаешь, я порой ловлю себя на мысли, что боль утихла и я даже могу спокойно об этом говорить. Меня это прямо пугает. Думаю, неужели я стал таким черствым?.. А мама жива, и мы общаемся. Я думаю о ней каждый день, но позвонить порой откладываю (прости, мамуля), забываю, потому что есть своя жизнь, работа.
Сейчас я смотрю на своих детей, которые меня очень любят, не могут жить без меня, как и я без них, и понимаю, что, повзрослев, они уже не будут так сильно во мне нуждаться. Это и грустно, но по-другому и невозможно, они должны оторваться от родителей. Когда меня не станет, их жизнь будет продолжаться. И я снимаю эти видеоролики с семьей, потому что мне хочется поделиться какими-то нашими радостными, счастливыми моментами. Может, это своего рода защитная реакция.
– В непростые времена хочется быть рядом с близкими.
– Да, с ними как-то спокойнее.
– Я, кстати, прочитала удивительную историю о том, что у тебя появился брат…
– Да, это мамин первый сын, о котором она раньше не рассказывала. Так сложились обстоятельства, что он жил со своим отцом. И вот он сам нас нашел, за что ему огромное спасибо. Вообще, мы с ним все время шли какими-то параллельными дорогами. Валера музыкант, и у нас один круг общения, общие знакомые. У него так же две дочки, как и у меня. Представляешь, как такое может быть? Это удивительно. Мы все время были как-то рядом, но не могли совпасть. А потом он нашел мой телефон, позвонил, мы встретились — и вот теперь все вместе.
– Да, прямо индийский фильм. А еще я с удивлением узнала из Интернета, что вы, оказывается, с Юлей познакомились, когда ты служил в армии в Германии. А вы говорили, что встреча случилась, когда ты учил ее степ танцевать.
– Ладно, признаюсь. Это мы с Юлькой решили немножко нафантазировать. Она действительно была на гастролях в Германии в 1991 году. И вот мы представили дело так, будто я в увольнении увидел ее где-то в городе. (Смеется.) Мы набрались наглости и выдали свою фантазию за правду, а потом пошло. Сейчас у меня уже нет задора приукрашивать события, и я прошу у читателей прощения, что мы кого-то ввели в заблуждение. Но вот нам с Юлей захотелось, чтобы в этой жизни мы познакомились раньше, и придумали эту историю.
– Мне кажется, вы уже и так знаете друг друга всю свою сознательную жизнь.
– В этом году уже двадцать пять лет получается, как мы с Юлей познакомились.
– Ты семьянин со стажем. Вообще, удивительно, что многие режиссеры видят тебя каким-то красавчиком плейбоем, покорителем женских сердец.
– С годами я становлюсь серьезнее, и меня уже берут на серьезные, драматичные роли. Мне это безумно нравится. Наконец-то на меня смотрят не только как на плейбоя. Хотя это качество, которое тоже надо уметь сыграть. Я стал взрослее, и уже уходит юношеское, молодежное представление о взаимоотношениях. Я гораздо спокойнее реагирую на какие-то вещи, мне хватает житейской мудрости не ввязываться в конфликт, хотя и не всегда, конечно. (Улыбается.)
– А тебе было сложно изначально? Когда вы познакомились с Юлей, у нее уже был сын Данька, и нужно было выстроить отношения, чтобы стать ему и другом, и взять на себя какую-то роль отца.
– С Данькой у нас всегда были хорошие отношения, он принял меня очень открыто, по-мальчишески, по-детски, и мне это было важно, потому что мы с Юлей любили и любим друг друга. Он не показывал ревности, хотя, возможно, она все равно где-то внутри него была. Но сейчас я порой вспоминаю какие-то моменты, когда я пытался его воспитывать, учить жизни, и мне за это немного стыдно. Такое случалось нечасто, но теперь я иначе на подобные вещи смотрю. Я считаю, что детей надо воспитывать на собственном примере, лично показывать, что такое хорошо и что такое плохо, а не лезть к ним с нравоучениями. И со своими дочками веду себя именно так.
Видишь, сколько должно было пройти лет, чтобы я это осознал. У кого-то это раньше случается, а я уже шестой десяток разменял — и тут инсайты случились. (Смеется.) Мне очень нравится мое теперешнее состояние — и душевное, и профессиональное. Бывает, люди спрашивают, жалею ли я о чем-то, хотел бы вернуться назад лет на пятнадцать? И знаешь, я бы не хотел. Потому что зачем возвращаться туда, где ты совершал какие-то ошибки? Сейчас мне так нравится мое понимание жизни, все пришло в баланс: и семья, и друзья, и работа, одно поддерживает другое. Взросление, наверное, произошло. Вообще, наше поколение — это такие kid adult — взрослые дети. Плюс еще и актерская профессия накладывает отпечаток. В нас, артистах, дольше живет ребенок, потому что мы все время играем во что-то, создаем другой мир. Должна быть детская вера, воображение, что я, например, дипломат. Хотя какой же я дипломат? Я бы не стал им никогда, потому что это же ужас какая ответственная профессия.
– Но ты в начале интервью сказал, что все переживания и тревоги не должны касаться твоих близких. Это уже настоящая мужская позиция. Наверное, появление на свет дочек сделало тебя более взрослым?
– Не без этого, но думаю, все же это пришло с возрастом. Какие-то новые нейронные связи образуются, а старые разрушаются и преобразуют меня как человека. Регресс тоже иногда нужен. Я всегда был очень активным, заводным, в какие-то моменты меня нужно было даже притормаживать. А сейчас у меня вроде сил и энергии поменьше стало, но для меня это даже хорошо. Более расслабленно себя ощущаю. И порой думаю: как же здорово, что не надо никуда бежать, спешить, можно проводить время с детьми, с друзьями, людей как-то по-другому видеть, общаться с ними на новом уровне. И мне это доставляет огромное удовольствие.
– Правильно распределяешь энергию, молодец.
– Может быть, я чувствую: что-то со мной происходит, и мне это нравится.
– Говорят, что дети наши учителя. Чему тебя научили твои дочки Алиса и Марианна?
– Чему дети нас все учат? Терпению, наверное. А еще благодаря им я освоил много навыков. Когда они были маленькие, я старался помогать Юле и научился менять подгузники, готовил им смеси, подогревал бутылочки с молоком, укачивал, нянчил. Права я получил, потому что сначала возил Юлю беременную, а потом уже всю свою семью. Дети учат тебя быть родителем — этим человеком, который ответственный за своих птенцов. Без нас они не выживут, мы их защита. Ощущение, что с их появлением ты получаешь некий карт-бланш: для тебя нет невыполнимых задач. И они любят тебя, смотрят как на божество. По крайней мере, пока они еще маленькие.
– Как ты себя ощущаешь в женском царстве?
– Хочется, чтобы на тебе все прекращалось, все волнения, негативные эмоции. Как скала, о которую разбиваются волны. Хотелось бы мне так себя поддержать, что я скала (улыбается), хотя они тоже бывают и сыпучие, и зыбучие. Лучше быть берегом — что ему волной ни принесет, все хорошо. Или большой подушкой.(Смеется.) Когда я приезжаю домой после гастролей и они все на меня наваливаются, обнимают, я ощущаю себя именно так. Скучают по мне, как и я по ним.
– А как-то на дочках сказывается то, что они в актерской семье растут? Смотрят ли твои фильмы по телевизору, может, ты в театр их брал на какие-то спектакли?
– С театром моим они уже познакомились. И вообще, им уже одиннадцатый год, они осознают, что это за профессия — актер, когда я на съемки уезжаю или собираюсь на спектакль. Время пока еще не очень воспринимают: «Это когда ты вернешься, через неделю? Так долго еще».
– Они понимают, когда видят тебя на экране в какой-либо роли, что это твой герой, не ты?
– Пока не совсем. Бывает, ревнуют. Когда я в фильме обнимаю красивую партнершу, они возмущаются: «Папа, ты что! Нельзя! Мама обидится». И я объясняю, что это все не по-настоящему, не серьезно.
– У вас с Юлей был совместный спектакль, но она сказала, что вы приняли решение не смешивать работу и личную жизнь. Это так? Почему?
– Честно скажу, было очень непросто. Я волнуюсь, даже когда кто-то из близких просто присутствует на съемке, потому что половина моего внимания переключается туда, а я должен быть в процессе. И когда мы с Юлей работали вместе, это стало испытанием для нас обоих. Гастроли в Казахстане, ужасная логистика, спали по три часа. Тяжело было. Плюс она вводилась в спектакль, я переживал, как отнесутся к этому другие партнеры, волновался за текст, потому что у Юли школа Додина, они привыкли к импровизации. Мне же надо, чтобы все было четко, по порядку — такой я человек. Может, поэтому мне и в армии служить нравилось. (Смеется.) Говорю: «Юля, ну это же антреприза, какая импровизация!» В итоге мы текст учили перед посадкой в самолет и опоздали на рейс.
Странно, что администраторы, которые должны были контролировать все и пересчитать актеров, что называется, по головам, этого не сделали. В общем, все было очень нервно. Я, конечно, понимаю Юлю — она актриса, ей хочется работать, но иногда наша профессия такая неблагодарная. Все время в дороге, на чемоданах, недоедаешь, недосыпаешь.
– Но тем не менее тебе это нравится.
– На Дальний Восток я очень давно не летал со спектаклями. Просто потому, что уже не хочу туда лететь, это долго — шесть часов в пути, перемена часовых поясов. Прилетаешь — и сразу надо выходить на сцену. Мне свое здоровье жалко. Да и денег всех не заработаешь. Мне предлагали гастроли в США. И честно признаюсь, я поднял вопрос об увеличении гонорара. Потому что я не хочу туда тринадцать часов лететь и потом две недели там жить. За это время я мог бы сняться здесь в каком-нибудь классном проекте. Мне тоже нужно думать о том, что я принесу в семью. Так что я немного прагматично сейчас рассуждаю, потому что, если что-то со здоровьем случится, заменить меня на работе будет очень легко. Надо об этом тоже думать и интересы свои отстаивать по возможности.
– Осталось ли у тебя еще какое-то трепетное чувство к своей профессии?
– Конечно, осталось. Просто я уже больше стал себя ценить и любить, научился говорить «нет». Раньше думал: вдруг откажусь, и больше не позовут. А сейчас понимаю, что жизнь на этом не закончится. Будут другие предложения, более мне подходящие. А к профессии я так же отношусь с душой, я бы не занимался ею, если бы она мне не нравилась. И вроде все хорошо идет и в кино, и в театре, и лететь далеко не надо. (Смеется.) Я уже наездился по Уралу, по Якутии, Владивостоку вдоль и поперек. Хватит уже, хорош, пусть кто помоложе гоняет. На Камчатку я только на рыбалку, и то в хорошей компании. (Смеется).
Хочется на что-то поинтереснее силы оставить. Сейчас вот репетируем пьесу «Без Есенина», в ноябре премьера. Партнеры прекрасные, и персонаж у меня интересный. Очень люблю спектакль «Тихий Дон» в Театре русской песни. Я играю Григория Мелехова, мечтал об этой роли, не произнося вслух, и вот она пришла ко мне.
– А на увлечения, хобби у тебя запал остался?
– Я всегда с завистью смотрел на серфингистов. И вот в сентябре сам попробовал вейксерфинг. Встал на доску у нас в Пирогове, можно сказать, на моей родине малой. Это такой кайф, у меня это вызывает прямо дикий восторг, первобытный. Что еще мне импонирует, потому что я человек, в принципе, ленивый, что собираться особо не надо. Пришел, выдали гидрокостюм, если прохладно. А если нет, то в плавках, шортах гоняешь. Вейк — небольшая доска, его тоже выдают. Потом, может, свою куплю. Думаю, это хобби, которым я смогу заниматься.
Источник: www.womanhit.ru
